Собрание сочинений. Том 4 - Страница 218

К оглавлению

218

c вем? Молви». Как я припоминаю, он ответил, что это — нечто плодотворное, другой сказал — должное, третий — полезное, четвертый — целесообразное. Но я, возвращаясь назад, возразил: «Ведь и в любом из перечисленных искусств существуют эти понятия — делать правильно, целесообразно, приносить пользу и так далее; но все эти искусства различают то особенное, к чему устремлено каждое из них. Например, плотничье искусство скажет, что надо, чтобы хорошо, прекрасно, должным образом создавались деревянные предметы,

d которые сами по себе вовсе не являются искусством. Вот и определи таким же образом предмет справедливости». В конце концов кто-то из твоих друзей, мой Сократ, слывший самым красноречивым, ответил мне, будто особый предмет справедливости — это установление дружбы в государствах. На следующий вопрос он

388

отвечал, что дружба является благом и ни в коей мере не может считаться злом, в то время как любовь между детьми или животными, именуемую нами тем же словом, он в ответ на повторный вопрос не признал дружбой: по его мнению, такого рода отношения чаще приносят вред, чем пользу. Избегая возражения, он c

утверждал, что это вообще не дружба и те, кто дают таким отношениям это имя, лгут. По его мнению, ясно как день, что истинная и действительная дружба — это единомыслие ". А в ответ на вопрос, считает ли он единомыслие единством мнений или знанием, он высказался пренебрежительно о первом: мол, доказано, что среди людей часто возникает вредоносное единство мнений, дружба же, как он признал, является во всех отношениях благом и проявлением справедливости; таким образом, он утверждал, что единомыслие — это знание, а не мнение 12. И так как после этого мы зашли с нашим рассуждением в тупик, присутствующие сумели его упрекнуть и сказали ему, что рассуждение, обе- 410

жав круг, вернулось к тому, с чего оно было начато, «И врачевание,— говорили они,— это некое единомыслие и все остальные искусства, и можно вполне объяснить, какова их цель. А вот что касается справедливости, или единомыслия, как ты это именуешь, то от нас ускользнуло, к чему устремлено это искусство, и осталось неясным, что можно считать его произведением». Вот об этом-то, мой Сократ, я спросил наконец тебя самого, и ты отвечал мне, что справедливость — это умение вредить врагам и делать добро друзьям 13 . А по- b

том выяснилось, что справедливые люди никогда никому не наносят вреда: ведь все, что они делают, направлено к вящей пользе. И на этом-то я твердо стоял не единожды и не дважды, но в течение долгого времени, не желая больше донимать тебя расспросами. Я решил, что ты лучше всех из людей умеешь обращать других к заботе о добродетели, но при этом одно из двух: либо ты умеешь только это и более ничего, как случается и во всех остальных искусствах — например, когда человек, не будучи кормчим, тщится сочинить похвалу этому искусству и сказать, что оно в большом у людей почете, с

то же самое относится и к другим видам мастерства. Быть может, кто-нибудь сделает тебе такой же упрек в отношении справедливости — мол, не будучи особым знатоком справедливости, ты именно поэтому и поешь ей хвалу. Но я не такого мнения: я считаю, что либо ты

389

не разбираешься в этом предмете, либо не хочешь меня к нему приобщить 14. Потому-то в своем затруднении я и думаю отправиться к Фрасимаху или еще к кому-либо — как сумею. Ведь даже коли бы ты пожелал,

d наконец, прекратить подобного рода увещевания (когда, к примеру, ты убеждал бы меня, имея в виду гимнастику, не заботиться о своем теле и тут же вслед за этим стал бы, увещевая, говорить, какого ухода по своей природе требует мое тело),— и в этом случае произошло бы то же самое. Допусти, что Клитофонт считает смехотворным, проявляя заботу обо всем остальном, пренебрегать душою, ради которой мы и при-

е лагаем все остальные старания; считай, что то же самое я по порядку сказал тебе и обо всем том, что из этого вытекает и о чем я сейчас рассуждал. Я прошу тебя никогда и ни в коем случае не поступать иначе, дабы не случилось, как сейчас, что в одном отношении я хвалю тебя перед Лисием и перед прочими, а в другом — порицаю. Пусть я никогда не скажу, что для человека, еще не убежденного, тебе нет цены, но для того, кто уже убежден, ты едва ли не становишься камнем преткновения на его пути к счастью совершенной добродетели.

Минос


Сократ и его друг

С о к р а т. Что именуем мы законом? 313

Д р у г. О каком из законов ты спрашиваешь?

С о к р а т. Что же, разве закон может отличаться от другого закона по самой своей сущности в той мере, в какой он — закон? Посмотри же, чего я сейчас от тебя добиваюсь: я спрашиваю так же, как если бы спросил, что именуем мы золотом? И если бы ты подобным же образом меня переспросил, какое золото я имею в виду, полагаю, твой вопрос был бы неправомерен. Ведь золото от золота или камень от камня ничем не отличаются b

постольку, поскольку они суть золото или камень. В таком же смысле закон ничем не отличается от закона", но все законы между собою тождественны. Любой закон подобен другому, и ни один из них не бывает более или менее законом. Вот об этом-то я тебя и спрашиваю: что такое закон вообще? Если ты готов отвечать, скажи.

Д р у г. Но чем же иным может быть закон, мой Сократ, если не тем, что узаконено.

С о к р а т. Значит, по-твоему, и слово — это то, что говорится, и зрение — то, что видится, и слух — то, что слышится? Или же слово и то, что говорится, это разные вещи, точно так же как различны между собою зрение и с

то, что видится, или слух и то, что слышится? Разве не разные вещи закон и то, что узаконено? Так ли ты считаешь или иначе?

218