ное, касающееся тела, наиболее полезно, если оно умеренно, а не велико и не мало. И он согласился с тем, что полезно умеренное.
Ну а относительно души что ты скажешь? Содействует ее пользе всё умеренное или, наоборот, лишенное меры? 8
Умеренное,— отвечал он.
Но разве науки не находятся в числе того, что помогает душе?
Он это подтвердил.
—Но значит и науки помогают в умеренном количестве, а не в большом?
Он со мной согласился.
—А кому было бы правильно задать вопрос, какое е
питание и какие труды считаются умеренными для тела?
Мы все трое сошлись на том, что вопрос этот надо задать врачу и учителю гимнастики.
—Ну а в деле посева семян кто должен определить умеренность?
Мы согласились, что земледелец.
—А относительно семян наук, которые мы хотели бы посеять в душе человека, кого надо спросить с полным правом, сколько и какие из них умеренны?
Однако тут мы все преисполнились замешательства. 135
Я же в шутку спросил их:
—Хотите ли, пока мы в таком затруднении, зададим вопрос этим мальчикам? Или же нам это неудобно, подобно тому как у Гомера женихи Пенелопы не считали
407
возможным, чтобы кто-то другой, кроме них, натянул Одиссеев лук?
Но поскольку мне показалось, что они растерялись перед необходимостью отвечать, я попытался пойти другим путем и спросил:
— Так какие же мы назовем по догадке науки, кои следует преимущественно изучать тому, кто занимается философией, раз уж ему не нужны ни все науки, ни даже многие?
b Тогда тот из двоих, кто был более умудрен, ответил:
Самые прекрасные и подобающие из наук — те, благодаря которым может быть достигнута высшая слава в области философии; а эта высшая слава приходит к тому, кто считает нужным приобрести опыт во всех видах мастерства; если же он так не считает, он
должен изучить возможно большее число благородных искусств из тех, какие подобает знать свободным людям и какие относятся к понятливости, а не к ручному труду.
Ты говоришь,— спросил я,— к примеру, о строительном мастерстве? Ведь в то время как плотника мож-
с но нанять за пять или шесть мин, опытного зодчего ты не купишь и за десять тысяч драхм9: по всей Элладе ты найдешь их совсем немного. Значит, ты имеешь в виду нечто подобное?
Он, выслушав меня, сказал, что именно это имеет в виду.
После того я спросил его, нет ли, таким образом, возможности, чтобы один человек изучал только два искусства, вместо того чтобы изучать множество великих наук.
— Нет,— отвечал он,— не считай, мой Сократ, что когда я говорю о необходимости для философствующего знать каждое искусство, я имею в виду точные знания,
d такие, какие бывают у самого мастера: я полагаю, что свободному и образованному человеку подобает улавливать то, что говорит мастер, по возможности лучше, чем остальным присутствующим, а также и самому подавать совет так, чтобы казаться самым тонким и мудрым знатоком среди всех когда бы то ни было участвовавших на словах и на деле в создании различного рода произведений.
Но я, все еще сомневаясь в точном смысле его слов, сказал:
е — Я постигаю, какого мужа ты считаешь филосо-
408
фом: мне кажется, согласно твоим словам, он походит на многоборцев 10 в состязаниях, если сравнить их с бегунами или борцами. Ведь многоборцы уступают последним в этих видах состязаний и занимают вторые места, в сравнении же с прочими атлетами бывают первыми — победителями. Быть может, ты утверждаешь, что и философия делает нечто подобное со своими приверженцами: они остаются позади тех, кто бывает первым по разумению в отдельных искусствах, но, занимая здесь 136
лишь вторые места, превосходят зато всех прочих; таким образом, философствующий муж оказывается во всем недостаточно совершенным. Думается мне, ты нам доказываешь нечто подобное.
—Мне кажется, мой Сократ,— сказал он,— ты прекрасно понял, что такое философ, сравнив его с многоборцем11. Это именно тот, кто не рабствует ни в одном деле и ни одно дело не доводит до совершенства (чтобы не оказаться из-за единой этой заботы лишенным, подобно простому ремесленнику, всех остальных знаний),
но ко всему приобщается в меру.b
После такого его ответа я, полагая, что достаточно уяснил себе его мысль, поинтересовался у него, считает он хорошими полезных людей или же не приносящих пользу.
Конечно, полезных, мой Сократ,— отвечал он.
Значит, если хорошие люди полезны, дурные, наоборот, бесполезны?
Он с этим согласился.
—Ну а философов ты считаешь полезными людьми или нет?
Он признал их людьми полезными и, мало того, с
полезнейшими.
—Давай же выясним, если только ты говоришь правду, чем нам могут быть полезны эти не вполне совершенные люди? Ведь ясно же, что философ ниже любого владеющего мастерством.
С этим он согласился.
Вот, например,— сказал я,— если случится занемочь тебе или кому-либо из друзей, чье здоровье тебя очень заботит, то, стремясь обрести это здоровье, кого пригласишь ты в свой дом — такого вот недоучку или же врача?
И того и другого,— отвечал он.d
Не говори мне о том и другом,— возразил я,— но скажи, кого бы из них ты прежде всего предпочел?
409
Но,— молвил он,— никто ведь не стал бы спорить, что прежде всего следует обратиться к врачу.
Ну а если бы ты, плавая на корабле, попал в бурю, кому бы предпочел ты вверить себя и свое имущество — кормчему или философу?
Разумеется, кормчему.
Значит, и в остальных подобных же случаях, если можно обратиться к мастеру, философ оказывается бесполезен?