Собрание сочинений. Том 4 - Страница 229

229

Там восседают судьи, расспрашивающие каждого из прибывающих, какой они жили жизнью и какие привычки прививали своему телу 26; при этом солгать бывает немыслимо. Итак, те, кому в жизни сопутствовал добрый гений, поселяются в обители благочестивых душ, где в изобилии созревают урожаи всевозможных плодов, где текут источники чистых вод и узорные луга распускаются многоцветьем трав, где слышны беседы философов, где в театрах ставятся сочинения поэтов и пляшут киклические хоры, где звучит музыка и устро-d

яются на свой собственный счет славные пиршества и совместные трапезы, где беспримесна беспечальность и жизнь полна наслаждений. Там нет ни резких морозов, ни палящего зноя, но струится здоровый и мягкий воздух, перемешанный с нежными солнечными лучами. Посвященные сидят здесь на почетных местах и, как в земной жизни, совершают священные обряды 27. Может ли .статься, что ты, соплеменник богов, не будешь одним из первых, кто сподобился сей чести? Ведь предание гласит, что и спутники Геракла и Диониса, раньше е чем сойти в Аид, приняли посвящение в этом месте и Элевсинская богиня воспламенила в них отвагу для этого путешествия 28. Тех же, чья жизнь была истерзана злодеяниями, Эринии ведут через Тартар к Эребу и Хаосу, в обитель нечестивцев, где Данаиды бесконечно черпают воду и наполняют ею сосуд, где мучится жаждой Тантал, где пожираются внутренности Тития и Сизиф безысходно катит в гору свой камень, так что конец его. труда оборачивается началом новой страды 29. Там они, облизываемые дикими зверьми и то и дело обжигаемые пылающими факелами Пэн 30, мучимые 372

всевозможными истязаниями, терпят вечную кару.

Вот что слышал я от Гобрия, а ты, Аксиох, пожалуйста, рассуди сам. Ведь разум мешает мне быть прямо-

421

линейными, и я твердо знаю лишь то, что любая душа бессмертна31, а побывав в этом месте, она кроме того, становится и беспечальной. Так что, как ни поверни это, Аксиох, тебя ожидает блаженство, ибо ты прожил свой век в благочестии.

А к с и о х. Мне стыдно тебе что-либо отвечать, мой Сократ: я настолько далек сейчас от страха смерти, что жажду ее всей душой – так убедило меня это предание; в нем есть что-то небесное. Я презираю жизнь, как если бы я был уже перемещен в лучшее обиталище. Теперь я спокойно обдумываю про себя сказанное; но после полудня будь снова со мною, Сократ.

С о к р а т. Я сделаю, как ты сказал. А сейчас я вернусь в Киносарг, к обычному месту философских бесед, откуда и был сюда вызван.

Алкиона

Херефонт, Сократ

I. Х е р е ф о н т. Что это за звук донесся до нас, мой Сократ, издалека, со стороны побережья и мыса? Как приятен он на слух! Какое существо могло его испустить? Ведь обитатели вод безгласны.

С о к р а т. Мой Херефонт, то, верно, некая морская птица, именуемая алкионой; это скорбное существо, источающее обильные слезы, и ему среди людей издревле посвящено предание: говорят, что жила на свете женщина, дочь Эола, сына Эллина, коя в любовной тоске оплакивала своего умершего мужа, трахинянина Кеика, сына звезды Эосфор – красивого потомка прекрасного отца 1. Затем божественной волей она была наделена крыльями и превращена в птицу, которая, облетам моря, ищет мужа: раньше, скитаясь по всей земле, она нигде его не находила 2.

II. Х е р е ф о н т. Да, птица, о коей ты говориш, именуется алкионой; я никогда раньше неслыхивал ее крика, и мне в самом деле показался он необычным. Право, это существо испускает такой жалобный стон. А велико ли оно, мой Сократ?

С о к р а т. Нет, не велико, однако за свою любовь к мужу оно в большой чести у богов. По гнездам этих птиц Космос устанавливает так называемые «дни алкион», образующие рубеж между зимним холодом и погожей порой, и сегодя скорее всего один из таких пограничных дней. Разве ты не видишь, как сейчас безоблачной небо, а море спокойно и безмятежно и напоминает, если можно так сказать, зеркало?3

Х е р е ф о н т. Ты прав. Кажется, именно сегодня – день алкионы, и вчера был такой же. Но, воимя богов, мой Сократ, можно ли верить древним преданиям о том, будто птицы каким-то образом преращались в женщин

423

или женщины – в птиц? Все это кажется в высшей степени невероятным.

III. С о к р а т. Любезный мой Херефонт, думается, мы вообще близорукие судьи того, что возможно и что невозможно: ведь мы решаем в соответствии с человеческими возможностями и способностью, а последнее бессильно в познании, неверно и ограниченно; многое кажется нам доступных, хотя оно и малодоступно, и возможным, хотя оно невозможно, - в значительной мере по нашей неопытности, а еще чаще из-за ребяческого образа мыслей. Всамом деле, любой человек может показаться младенцем, даже если он очень стар, ибо время человеческой жизни весьма невелико и непродолжительно в сравнении с целой вечностью. Могут ли сказать, добрейший мой друг, те, кто неведает мощи богов и гениев 4, а так же природы в целом, возможны или невозможны подобные вещи? Ты ведь видел, Херефонт, третьего дня, какая стояла зима; в того, кто вдумается, вселили бы страх все эти молнии, раскаты грома и небывалая сила ветров: ведь ему показалось бы, что рушится вся Вселенная.

IV. А вскоре наступило удивительное затишье, погода разгулялась и пребывает такой по сей день: не думаеш ли ты, что куда более тяжкий труд сменить тот неотразимый ураган и смуту на ясную погоду и установить безветрие во всем космосе, чем привратить женский образ в некую птицу? Ведь у нас даже малые дети умеют ваять различные формы и, когда берут в руки глину или воск, часто с легкостью преображают одну и ту же массу в различные виды существ, причем божеству, обладающему значительным и несопоставимым преимуществом в сравнении с нами и нашим искусством, быть может, все это кажется сущим пустяком. Да и насколько большим тебя самого представляется тебе целое небо? Можешь ты мне сказать?

229